Когда день приближается, иногда хочется встретить его лицом к лицу, не протискиваться между событиями, не отталкиваться от препятствий, но поднять глаза и увидеть. Таких дней много, и хоть бы раз удалось увидеть, только пока – серое пространство между людьми и их делами. Простуда ходит по пятам, не всегда мне удаётся от неё убежать, вот и теперь не знаю, я это дрожу или лишь мой голос. Кому-то может показаться, что я боюсь, и это, в общем, часто правда, но не всегда я без голоса, когда страшно. Кажется, сейчас я не знаю, зачем на меня смотрят и зачем меня спрашивают.
Иногда, уже ночью, я жду под ярким искусственным светом, когда откроют небо, когда я улечу отсюда сюда, когда снова подниму воротник, потому что здесь холоднее, снова закрою и открою здесь глаза. Иногда в ближайшую пятницу вечером мне обещают чудо. Просто так, потому что чуды не перевелись, и потому что кто-то умеет их дарить. Я раньше думала, что тоже умею, но всё-таки я – не такая, мои чуды для кого-то – это всегда жутко нервная работа с горой расстройств и радости, если получилось. И вот, оно должно случиться всего на два часа, например, на улице неожиданно холодно, люди ищут глазами стрелки, сердце замирает от знакомых слов. Как это будет? Чем закончится? Удастся ли растянуть и не допустить конца? Там есть необходимая свобода. Можно сидеть, молитвенно сложа руки, – почему-то в обычное время я так редко делаю, только когда волшебство, – подпрыгивать, если есть повод, закрывать глаза, когда темно, никому ничего не рассказывать, всматриваться.
С самого первого прикосновения к этому чуду – тогда ещё сквозь монитор – я знала две своих самых главных роли: раз за разом удивляться, смотреть во все глаза, каждый раз жить тем, что вижу, и дарить целый мир простой душе, венчать её короной и отдавать жезл, которому повинуется целый волшебный мир. С первой ролью я, кажется, справляюсь, возможности сыграть вторую, кажется, так и не дождусь. Мне для неё катастрофически не хватает лёгкости.
Иногда, уже ночью, я жду под ярким искусственным светом, когда откроют небо, когда я улечу отсюда сюда, когда снова подниму воротник, потому что здесь холоднее, снова закрою и открою здесь глаза. Иногда в ближайшую пятницу вечером мне обещают чудо. Просто так, потому что чуды не перевелись, и потому что кто-то умеет их дарить. Я раньше думала, что тоже умею, но всё-таки я – не такая, мои чуды для кого-то – это всегда жутко нервная работа с горой расстройств и радости, если получилось. И вот, оно должно случиться всего на два часа, например, на улице неожиданно холодно, люди ищут глазами стрелки, сердце замирает от знакомых слов. Как это будет? Чем закончится? Удастся ли растянуть и не допустить конца? Там есть необходимая свобода. Можно сидеть, молитвенно сложа руки, – почему-то в обычное время я так редко делаю, только когда волшебство, – подпрыгивать, если есть повод, закрывать глаза, когда темно, никому ничего не рассказывать, всматриваться.
С самого первого прикосновения к этому чуду – тогда ещё сквозь монитор – я знала две своих самых главных роли: раз за разом удивляться, смотреть во все глаза, каждый раз жить тем, что вижу, и дарить целый мир простой душе, венчать её короной и отдавать жезл, которому повинуется целый волшебный мир. С первой ролью я, кажется, справляюсь, возможности сыграть вторую, кажется, так и не дождусь. Мне для неё катастрофически не хватает лёгкости.